С нашим нынешним гостем, наверняка, знакомы очень многие. И если не лично, то по многочисленным проектам, которые он благословлял или воплощал в жизнь. Если вы бывали на Международном православном фестивале авторской песни «Благодатное Небо», слушали лекции православных богословов в киевскомСвято-Владимирскомдуховно-просветительскомцентре, участвовали в марафоне для слепых и слабовидящих, молились в монастырях Киевской епархии или просто покупали самые дорогие и самые вкусные финики на Владимирском рынке, значит, точно знаете, о ком идет речь…
Итак, у нас в гостях — епископ Броварской Феодосий (Снигирев), хиротония которого состоялось в самый канун Рождества Христова, викарий Киевской Митрополии, благочинный Киевской епархии по делам монастырей, руководитель Сектора духовно-просветительских проектов УПЦ, духовник Международного православного фестиваля авторской песни «Благодатное Небо», настоятель монашеской общины при Киевском Свято-Владимирскомдуховно-просветительскомцентре. Казалось бы, монашество — отречение от всего мирского, а столько должностей и обязанностей у владыки и в Церкви, и в миру… И как только всё успевается?
О своем пути к Церкви и монашеству; верующей прабабушке и марксисте-ленинисте дедушке; о современных монахах и современных монастырях, которых в УПЦ — на любой «вкус»; о тех, кто критикует Церковь, и нужно ли монастырю отстаивать свое право на помещения и «доброе» имя; о «младостарчестве» и о том, как воспитать монашеское поколение, чтобы монастыри не выродились, как в Европе; как уживаются церкви и рынки, и многом другом — рассказал в гостях у редакции «Православия в Украине» епископ ФЕОДОСИЙ (СНИГИРЕВ).

— Владыка, рады приветствовать Вас в гостях у нашей редакции. Вы известны и нам, и нашим читателям своими миссионерскими проектами. Когда становились священнослужителем, изначально планировали развернуть такую масштабную миссионерско-просветительскую деятельность, или это пришло со временем?

— Для меня вообще было несколько неожиданно, когда я узнал, что избран на диаконское служение правящим архиереем Калужской епархии (РФ), ныне митрополитом Калужским и Боровским Климентом. Принял это избрание с благодарностью и вспоминаю свое диаконское служение, а оно было недолгим — всего три месяца, как одно из самых благодатных времен своей жизни.

Когда стал священником, буквально сразу был направлен в монастырь для послушания, и изначально видел свое служение как монастырского монаха. Ни о какой широкой миссионерской деятельности тогда речи не шло — возможно, это и не должно быть присуще монастырскому монашеству в той мере, в которой эта деятельность может развиваться на приходе и в миссионерских отделах.

Когда был переведен на служение в Киев, и открылись новые перспективы и возможности, то оно пришло само собой как Божие благословение.

— Как вы пришли к монашеству? Кто повлиял на ваш выбор именно этого пути в Церкви?

— Родился я и вырос в Киеве, на Березняках, так что окна моего дома были прямо напротив Киево-Печерской Лавры. Родом я из типичной семьи нашего Отечества, корни которой были религиозными. В советские годы религиозность была утеряна, а затем потомки вновь пришли к Богу. Родители, вспоминая нашу прабабушку, говорили, что она не только была религиозной, но и полностью подчиняла свою жизнь строгим аскетическим нормам.

А мой родной дедушка, Г. Лазарев, был в Николаеве известным коммунистом. Он был редактором областной газеты «Южная правда» и ректором Института марксизма-ленинизма, но тем не менее, никогда не хулил Бога. Показательной для тех времен была ситуация: моя прабабушка ежедневно ходила в Свято-Никольский храм, и ей все время нужно было проходить мимо окон редакции своего сына. И тот с балкона ей говорил: «Ты что же делаешь, хочешь, чтоб меня из партии выгнали?..»

Тем не менее, Господь привел всех нас к Церкви и к Богу, точнее, не привел, а вернул. Первым по этой стези пошел мой брат — ныне протоиерей Ростислав, который сейчас является доктором богословия, профессором Калужской духовной семинарии и Киевской духовной академии. Уже позже по его стези пошел и я.

— Когда вы стали посещать богослужения?

— С тех пор, как принял крещение. Это было в школьном возрасте — 8 класс средней школы. Я помню о том большом впечатлении, которое на меня произвело Таинство крещения, о том горячем желании вступить в братиюКиево-Печерской Лавры, тогда Лавра только открылась.

— Почему именно в школьном возрасте вы приняли крещение?

— На меня повлиял мой брат Ростислав. В то время он, отслужив в армии в г. Калуге, готовился там к принятию священного сана…

Я окончил школу, после было медучилище и затем уже — Калужская духовная семинария.

В медицинское училище я поступал осознанно. Меня привлекала не практическая область медицины, а область психологии как науки. Но оканчивая училище, я уже знал, что хочу поступать в семинарию.

— У многих священнослужителей медицинское образование. Как Вы думаете, эти отрасли как-товзаимосвязаны?

— Медицина — это тоже служение людям. Из биографий архиереев, священнослужителей можно узнать, что, действительно, очень многие из них оканчивали медицинские учебные заведения. Возможно потому, что и медицина, и священство — стремление служить и помогать людям.

Что касается желания монашества, то оно у меня твердо оформилось еще во втором классе духовной семинарии. Тем не менее, постриг я принял в четвертом классе семинарии.

— А как отнеслись близкие, ведь вам было всего лишь чуть больше двадцати?

— Родители отнеслись с пониманием, поскольку они всегда давали достаточную свободу и мне, и моему брату. Особенно, что касается выбора жизненного пути. Никогда на нас не давили, хотя пытались удерживать от крайних проявлений юношеского максимализма.

Когда я решил принимать монашество, обратился за одобрением к родителям. Они не были против, хотя не всегда родительское сердце одобряет такой выбор сына или дочери, поскольку родители желают видеть свое чадо счастливым на земле. Достаточно вспомнить историю преподобного Феодосия Киево-Печерского. Его мать не давала стать ему на путь всецелого служения Богу, хотя в то время религиозность была очень высокого уровня.

— В честь кого Вы были наречены в постриге?

— В честь преподобного Феодосия, игумена Киево-Печерского. Это был выбор правящего архиерея Калужской епархии. Когда владыка ехал в машине на постриг, листал календарь — и имя выбрал просто по наитию. В этом был промысел Божий. Теперь несу служение на месте подвигов преподобного Феодосия в Киево-Печерской Лавре.

— А как живется монаху вне монастырских стен? Ведь до принятия архиерейского сана Вы были настоятелем прихода — во имя преподобной Ефросинии Полоцкой в непосредственной близости от одного из самых дорогих и престижных рынков Киева — Владимирского?

— Когда я вернулся в Украину, то получил назначение в храм-часовню в честь преподобной Евфросинии Полоцкой на Владимирском рынке. И переезжал в Киев я не из монастыря — еще в Калуге после двух лет жизни в монастыре был переведен на послушание в Епархиальное управление — заведующим канцелярией, был настоятелем храма в честь Казанской иконы Божией Матери. То есть, к жизни вне монастырских стен к тому времени уже привык.

Тем более, общинность не потерялась. У нас при храме есть небольшая монашеская община, которая всячески помогает и поддерживает в новом для меня архиерейском служении. Именно эта община является тем духовным домом, в котором все проблемы, которые могут возникнуть в миру, нейтрализуются. А так, конечно, монаху одному в миру сложно.

— Может ли такое быть, что человек хочет принять монашество, но не хочет жить в монастыре?

— Думаю, что монах вне монастыря жить может. Тем более, если его Церковь определила на послушание. Но если человек хочет принять монашество и изначально не горит желанием жить в монастыре, это неправильно.

Хотя духовная жизнь человека — очень тонкий вопрос. Человек — это вселенная перед Богом, у каждого своя судьба, поэтому нельзя решать, не вникнув в обстоятельства, что кому нужно в духовной жизни.

Практика жить вне монастыря сложилась еще в советское время — поскольку закрывали обители. Именно в советские годы и появилась традиция назначать монашествующих священников на приходы.

— С чего начиналась Ваша духовно-просветительская деятельность?

— Мы не ставили цель специально заниматься миссионерством или какой-либо особенной просветительской деятельностью — просто строили приходскую жизнь. Создали библиотеку, поскольку не все прихожане имели возможность приобрести книги, аудиотеку, видеотеку. Наверное, в то время не было подобной деятельности на приходах, поэтому к нам начали стекаться люди. До сих пор наши аудио- и видеотека — одни из самых значительных в Киеве.

Со временем мы стали заниматься духовным окормлением слабовидящих и незрячих. Просто раньше никто системно в Киеве этим не занимался. Сейчас мы передали свои наработки Зверинецкому мужскому монастырю, который принял эстафету.

Что касается православных бардов, то они просто не имели крыши над головой, вот и пришли к нам, и мы подружились. Все само собой складывалось, мы не стремились к чему-то специально.

Сейчас же появилось много новых забот. Мне поручено викариатство, должность благочинного по делам монастырей, настоятельство в Свято-Воскресенском «Афганском» храме в Печерском районе, а, следовательно, и окормление воинов-интернационалистов, которых 250 тысяч.

— Вы еще и настоятель храма в честь святого равноапостольного князя Владимира, что на Владимирском рынке. Как уживаются церковь и рынок, ведь рынок сам по себе аморален, да и в наше время рынки в воскресенье полнее, чем храмы?

— Практика строительства храмов на рынках очень древняя — со времен Византийской империи.

Но в нашем случае всё получилось наоборот. Рынок когда-то давно возник вокруг стоявшего на месте нынешнего Дворца Украины храма во имя святого равноапостольного князя Владимира. Поэтому и рынок стал называться Владимирским, и улица — Владимиро-Лыбедской. Затем храм разрушили, а рынок остался. В 70-е годы прошлого столетия его сместили на нынешнее место, а мы храм возрождаем, правда, не в прежнем виде.

Немалая часть наших прихожан — торговцы рынка, а не жители района, ведь это центр города, и здесь больше офисов, чем жилых домов. И очень часто работники рынка приходят за советом, поскольку торговля сопряжена с обманом (я даже не знал, что настолько). Порой вопрос звучит даже так: «Как мне жить — или по-христиански, и нищим стать, или обманывать?» Мы пытаемся донести до человека мысль, что с грехом на компромиссы идти нельзя.

— Раз уже мы коснулись этой довольно неоднозначной темы, то позвольте такой вопрос. Сталкивались ли Вы с мнением, что «на рынках строят часовни, чтобы деньги с торговцев сбивать»?

— Естественно. Да, в общем то, так думают не только о храмах на рынках. Я помню, как мы еще достраивали часовню, и один из торговцев, видя, как мы ковыряемся, сами раствор месим, спросил: «Что, не можете бригаду нанять и сделать все это быстро и качественно? Вы же такие богатые…» Когда он понял, что мы сами месим раствор вовсе не из жадности, то достал 40 гривен и пожертвовал на строительство. На то время это были хорошие деньги. А затем он стал нашим прихожанином.

— Приходилось ли Вам сталкиваться с тем, что православные священники ходят по рынкам с предложением освятить торговое место и таким образом подзаработать?

— Если сам человек просит освятить свое рабочее место — это нормально. Освящают и медицинские кабинеты, и учительские, и парикмахерские… Так что в принципе ничего противоестественного в том, что вы упомянули, нет.

Порой на Владимирский рынок приезжают неимущие священники из области, которые идут по рынку с кружкой для пожертвований и принимают записки. Я не берусь их осуждать, если это настоящие священники, которые при этом благопристойно себя ведут и действительно молятся о людях.

Но есть масса аферистов, которые на этом паразитируют. Купили обманом подрясник, крест и ходят собираюткакие-то пожертвования. Такое бывает. Если кто-то из наших церковных сотрудников это замечает, сразу обращается к охране, чтобы таких проходимцев выставляли с территории рынка.

— А в жизни Вашего прихода были такие трудные моменты, когда приходилось «ходить с кропилом по рядам»?

— Было такое и у нас. В 2001 году — меня тогда только назначили настоятелем часовни. При часовне трудилось всего три человека, и чтобы хоть как-то существовать, мы проходили по праздникам с такими освящениями. Я понимал еще тогда, что с точки зрения посетителей рынка выглядело это некрасиво, но деваться было некуда. Поэтому сейчас и не осуждаю священников из области, которые спрашивают разрешения пройтись попросить пожертвования на храм в селе.

— В последнее время все чаще в СМИ возникают конфликты вокруг той или иной обители, в том числе, киевских. Как реагировать монастырю на подобные заявления и нужно ли отстаивать свое право на монастырское помещение и свое доброе имя?

— То, что возникают конфликты — не вина Церкви. Монастыри, безусловно, должны отстаивать свои права, тем более, на имущество, которое им по праву принадлежало и должно принадлежать. Имущество — это не средство для зарабатывания денег, а, как правило, храмы или здания, где трудятся монашествующие, средства для духовного обновления нашего общества.

А конфликты обусловлены, в большинстве своем, именно вот этими имущественными моментами. Люди, которые в эти конфликты вовлечены, — посторонние. Журналисты просто являются орудием тех, кто делает свой бизнес, паразитируя на отобранном у Церкви еще большевиками. Верующему человеку стоит это понимать, не верить слепо всему написанному, не осуждать духовенство и помнить, что правда восторжествует если не на земле, то на небе.

— Где эта грань между отстаиванием «своего права» и реагированием общественности на несправедливость?

— Конечно, нельзя сказать, что во всех таких ситуациях руководство монастырей ведет себя идеально, иногда не хватает дипломатичности, рассудительности. Тем не менее, все равно тот, кто хочет искушаться, будет искушаться, кто хочет назидаться, будет назидаться. И если кто к Церкви относится отрицательно, любой повод найдет, чтобы ее осудить.

— Есть ли какие-то особенности у современных монастырей? И все ли они одинаковы?

— Все монастыри разные — выбирай, что называется, на любой вкус. Есть монастыри с менее строгим уставом и более строгим. Например, Свято-Троицкий Ионинский монастырь помимо традиционного монастырского духовного совершенствования братии занимается миссионерской деятельностью. Раз в монастырь стекается молодежь, значит, есть там то, что привлекает, приносит духовную пользу. Есть Голосеевская пустынь — монастырь строгого закрытого типа, где даже существует традиция не принимать в братию монашествующих, которые приняли постриг вне этого монастыря. Многолюдны наши женские монастыри — Покровский и Флоровский, в которые приходят послушники не только из Украины, но и из России и Беларуси.

В каждом монастыре свой дух, свое настроение, у каждого свои особенности, но все духовную жизнь проводят в русле монашеских традиций.

Если человек желает посвятить свою жизнь Богу и дать иноческие обеты, то я бы посоветовал побывать прежде в разных монастырях. Более того, пожить там 2–3 месяца, и только затем проситься куда-то послушником. Прежде чем принимать постриг, нужно пройти трехгодичный искус, потому что назад из монастыря дороги не будет.

Мы знаем много примеров из истории Церкви, когда в поисках своего места даже святые люди ходили прежде из одного монастыря в другой (преподобный Лев Оптинский, святитель Игнатий (Брянчанинов)).

— Сейчас монастыри открыты для мирян. Насколько сложно монаху исповедовать светских людей, ведь такой практики раньше не было?

— Дело в том, что эта практика существует столько, сколько существует монашество. Люди всегда шли в монастыри, чтобы получить духовное утешение, наставление.

Так же и сейчас. Почему? Человек к пустому колодцу не идет. Если он пришел к монаху на исповедь и получил пользу — не только ту, которую Господь дает через исповедь, но и пользу духовную от какого-то конкретного совета, то он возвратится в тот монастырь, да еще и приведет кого-то с собой. И в этом нет ничего плохого.

— Иногда приходится слышать, что если вы семейный человек, то лучше исповедоваться и просить совета не у монаха, а у семейного священника. Это действительно так или разницы особой нет?

— Обращаться к монашествующим с вопросами о тех сторонах семейной жизни, о которых монаху ничего не известно, конечно, не стоит.

Если ко мне на приходе обращались с вопросами, касающимися воспитания детей, личных отношений, я отправлял к женатым священнослужителям. Но если был какой-то сходный опыт с тем или иным вопросом, то, конечно, давал совет.

Но, во-первых, нужно помнить, что совет является советом, а не приказом. Во-вторых, бывает что монашествующие, не имея достаточного духовного опыта, злоупотребляют той благодатной властью, которую дает священнослужителю Господь. Бывает некоторые горе-духовники начинают раздавать необдуманные благословения и приносят этим вред духовной жизни человека (проблема младостарчества). Не надо бояться нарушить такие советы, если они очевидно вредны и агрессивно навязчивы.

Духовное послушание, послушание духовнику — это хорошо. Но прежде чем относиться к кому-то с полным доверием, нужно сначала для себя выяснить: этот священнослужитель адекватный, и у нас сходное с ним состояние душ? Если же пойти к первому попавшемуся исповедующему в монастыре, а затем беспрекословно исполнять все, что он скажет, то порой это может быть чревато. Есть «старцы», которые могут и душу покалечить.

— Вы сказали о готовности к послушанию, о желании покаяться, изменить себя. Но общество сейчас заражено какой-то апатией, духовной расслабленностью. Насколько вообще современные люди готовы менять себя и свою жизнь?

— Всегда есть люди, которые готовы меняться, и которые меняться не готовы. Так было и сто лет назад, и две тысячи лет назад. Много званых, но мало избранных. Кто приходит к Богу с открытым сердцем, тот и будет меняться.

Конечно, современному человеку, воспитанному в развращенном обществе, исповедовать христианство — уже подвиг. Но Господь касается верующего сердца, и человек становится способен к изменению. А без изменения — какая жизнь в Церкви? Церковь призывает к тому, чтобы люди отрекались от своего ветхого существа и становились новыми.

— А какой монастырь больше всего близок именно Вашему сердцу?

— Конечно, это Киево-Печерская Лавра, рядом со стенами которой вырос — на ее купола я смотрел с детства — и в которой сегодня несу послушание. Это и Свято-Пафнутьев Боровский монастырь в Подмосковье, где я провел два года своей жизни и где проходило мое становление как монаха и священнослужителя. Из женских монастырей — это Покровский монастырь в Киеве.

— Сегодня строятся храмы, возрождаются монастыри, но приходится слышать, что, мол, лучше бы Церковь не возрождала обители, а строила больницы. И что современные монашеские общины должны всецело окунуться в проблемы общества — алкоголизм, наркомания, сиротство и проч. — и помогать их решать.

— Люди, которые исповедуют духовность, оторванную от религиозных составляющих, на самом деле исповедуют не духовность, а материалистический гуманизм. Что касается монастырей, то никогда социальная работа не была их приоритетом. Монах должен проводить время в молитве и уединенном труде. Но когда случаются войны, голод, монастыри всегда оказывали помощь людям. Если же монастыри по приоритету превращать в богадельни и больницы, то они утратят свое основное предназначение и выродятся, как это происходит в Европе.

Недавно мы были на богословской конференции в Генуе и с большим сожалением наблюдали, как огромные здания католических монастырей просто пустуют. Все монахи «вымерли», а новые просто не пришли. Ведь для того, чтобы заниматься социальной работой, не нужно идти в монастырь. Зато чтобы идти в монастырь, нужно отречься от всего. Если мы пойдем в этом отношении по европейскому пути, поставим социальную работу на главенствующее место по отношению к духовной жизни, то тоже можем лишиться людей, которые идут в монастыри, чтобы спасаться.

— Как нужно воспитывать молодое поколение, чтобы обители не выродились?

— Прежде всего, надо понимать, что монашество — в руках Божиих. Это чудо на земле. Как бы мы ни старалисьчто-то сделать «по-человечески» для его возрождения, но если не будет на то Божией воли, то монашество не возродится и не расцветет. Из истории Церкви мы знаем, что когда приходило время, Господь касался нашей грешной земли, и расцветало монашество. В истории отечественной Церкви было несколько таких возрождений: преподобный Антоний и Феодосий — первое рождение монашества на Руси, потом преподобный Сергий Радонежский и его ученики, преподобный Паисий Величковский и Оптинское старчество.

Что мы можем сделать, чтобы монашество процветало? Жить духовной жизнью и воспитывать детей настоящими христианами. Монахи выходят из среды мирян, и чем благочестивей среда мирян, тем больше из нее будет выходить монахов.

— Раньше был такой образ монаха: несчастный юноша, у которого что-то случилось, и он из-за личной драмы ушел в монастырь. Но ведь на самом деле не от горя уходят в монастырь. Каков же образ современного монаха?

— Я в своей жизни не встречал людей, которые ушли в монастырь из-закакой-то личной трагедии. Может, такое случается, но это недолговечно. Время лечит все, и состояние человека со временем тоже стабилизируется. Поэтому пришедший в монастырь не по призванию, а из-закакого-то случая, рано или поздно уйдет. Так что тот образ, о котором вы говорите, был скорее создан советской пропагандой, чтобы люди неправильно воспринимали монашество, духовенство и Церковь. Кстати, этот образ работает, к сожалению, до сих пор.

Два дня назад мы разговаривали с настоятелем одного из храмов в моем викариатстве. Он рассказывал, что в селе за советские годы сложился стереотип: если человек начинает ходить в церковь не только на Пасху и Крещение, значит, у него какие-то проблемы. И люди настолько боятся общественного мнения, что в церковь не ходят. Только когда человек уже воцерковился, год-два посещает храм постоянно, тогда отношение к нему поднимается от подозрительного до уровня снисходительного.

Каков образ современного монаха? Чаще всего это человек 30–40 лет, который давно пришел в монастырь совершенно осознано по влечению сердца и нашел здесь свой духовный дом. Не из-за личной трагедии, не из-занеустроенности в миру. Это костяк монашества.

Главное в жизни — искать волю Божию. Потому что если человек, имеющий склонность к семейной жизни, станет монахом — это трагедия. Точно так же, как если человек, склонный к монашеству, вступит в брак — тоже трагедия. Поэтому каждый в поисках своего пути не должен спешить и обязательно должен дать себе время созреть или к семейной жизни, или к монашеству. По крайней мере, если есть сомнение, в какую сторону пойти, не надо принимать поспешных решений. Мне кажется, должно быть безоблачно понятным: я хочу быть монахом или я хочу быть семьянином.

— Даже если долго придется «созревать»?

— Конечно, нужно себе поставить разумные сроки. Если тебе уже 35, то надо себя к чему-то подтолкнуть. Если человек понимает, что семья, домашний очаг, дети — это не его, если у него склонность к уединению, к духовному размышлению, к сокровенной молитве, то его стезя — монашество. И наоборот.

— Благодарим за увлекательную беседу и надеемся на продолжение сотрудничества с нашим порталом, которое за последние годы стало тесным, плодотворным и очень интересным!

Беседу вели Юлия Коминко, Ольга Мамона, Ирина Опатерная
Над материалом работала Татьяна Пилипчук

Православие в Украине